Недавно подружилась с чудесной девочкой Дадушей. Я, конечно, знала, что девочки — это параллельная вселенная. Но чтобы до такой степени! Взять хотя бы сообщения. «Мам, если не привизёш мне марожни, я умру», — отправлял мне смску семилетний сын. И буквально следом телефон тренькал категоричным «умыр». Всё, конец. Был человек — и нет его. Не привезли вовремя марожни, получите суровый и безапелляционный «умыр».
От Дадуши приходят смски, обильно инкрустированные цветочками, сердечками, воздушными шариками, дельфинами, лошадками, звёздочками, цыплятами и прочими медвежатами. Вытяжку на моей кухне теперь украшают открытки с трогательной клинописью. «Вы лутший мой песатель», — выводит печатными буквами Дадуша, подписывается пронзённым стрелой сердцем, и смотрит круглыми васильковыми глазами.
Мы, закалённые суровыми мальчиковыми буднями мамы, запросто отличающие носителя золотой брони Таху от Копаки-объединителя льда, к такому испытанию нежностью не готовы. Разбуди нас среди ночи, и мы без труда назовём все альтернативные версии Человека-паука, расскажем, кем Алая Ведьма приходится Ртути, и чем отличается инерционный самокат от спортивного.
Что мы знаем о сыновней любви? Она прямолинейна, безыскусна и опасна для жизни. Восьмого марта нас балуют чаем из кудрявой петрушки (заварили первое, что попалось под руку), с намерением развлечь вывозят на рыбалку, откуда мы возвращаемся изрешечённые комарами-мутантами, а в день рождения подают вусмерть подгоревшую утку.
«Дарагая мама, ты мне напаминаешь хомосапиенса на коком-то итапе розвития», — нацарапал мне галантно сын-первоклассник. Теперь ему двадцать, и сообщения, которые от него приходят, смахивают на шифровку, где каждый лишний знак — подсказка врагу: «Сынок, купи, пожалуйста, хлеба» — «Хор». «Эмиль, представляешь, нашла ключи. Перерыла всю квартиру, а они, оказывается, лежали в сумке, куда я раз двадцать заглядывала» — «Жиз, бро».
Самый многословный ответ пришёл на рассерженное сообщение о балбесе-соседе, который в шесть утра уронил шкаф — решил в прыжке забрать с верхней полки свитер. Ходил потом нарядный, в гипсе. Об этом я и написала отдыхавшему в Калининграде сыну. «Я же говорил, что наш сосед — гуманоид», — ответил он. Я аж прослезилась. В сравнении с его скудословием это практически четыре тома «Войны и мира». Храню как зеницу ока, иногда с умилением перечитываю.
Так вот, о девочках. Прошлым летом тринадцатилетняя племянница Ева вручила мне вышитый платок. Большая уже девочка, практически барышня. Очень красивая. Ростом почти с меня. Украдкой вышивала на платочке мои инициалы, чтоб подарить перед отъездом. Наверное, я была такой же. Сейчас, увы, не вспомню. Мамы мальчиков со временем начинают мыслить мальчиковыми категориями. Потому как унитаз взорвала, помню. А чтобы платочки вышивала — хоть убей не помню. Было или не было? Надо у родителей спросить.
— Представляешь, — частит в трубку Дадуша, — у меня фотосессия. А я себе такой ужасный макияж нарисовала!
— Не сомневаюсь, получатся прекрасные снимки, — отвечаю я.
— Ды?
— Ды.
— Тогда ладно, — легко соглашается Дадуша.
Она присылает мне трогательные смски. Новость о проколотых ушах сопровождается десятком смайликов, гусеницей, вылупившимся цыплёнком, кошечкой и новогодней ёлкой. Видно, чтоб я не подумала, что ей было больно. Мне сразу становится душно и стыдно. Когда мне, шестнадцатилетней, прокололи уши, я лежала лицом в подушку и ненавидела весь мир. Страшно подумать, чего бы я понаписала родным и друзьям, будь у меня мобильный телефон. А Дадуша шлёт мне охапки улыбок.
— Ты сильнее меня, — признаюсь я ей.
Она недоверчиво смеётся. Она ещё не знает, что дети превосходят взрослых во всех качествах, и в первую очередь — в благородстве.
Заказала сыну внучку. Ты как хочешь, говорю, а первой должна быть девочка. Я подстроюсь, смогу. Закачаю в телефон сердечки и цыплят. Буду покупать воздушные платьица. Плести фигурные косички. Исправлять коряво нанесённый макияж. Научу тому, чему тебя не смогла. Полюблю её так, как себя — ребёнком.
Ты ведь знаешь, да? Я разучилась отождествлять себя с той девочкой на фотографиях, которую зовут, как меня. Я отдельно, она отдельно. Подари мне внучку, чтобы она вернула мне — себя.
